«...А они уже распухли и синие!» – сообщила мне моя сестра... Бесхозный ящик с отрезанными ногами стоял на территории одной из районных больниц Тверской области, вызывая чрезвычайное любопытство местных детей. Неплотно прикрытую деревянную крышку можно было чуть приподнять и взглянуть на содержимое. Работники морга по каким-то причинам – не было средств, чтобы перевезти опасные отходы, или руки не доходили – сразу ящик не убрали.
Вспомнив эту историю, я решила выяснить, кто отвечает за утилизацию медицинских отходов и как это происходит.
У семи нянек
УСТАНОВИТЬ «ответчика» оказалось непросто. Нет единой специализированной службы, которая отвечала бы за уничтожение медицинских отходов. В различных контролирующих организациях, имеющих к ним хоть какое-то отношение, мне поведали совершенно разные видения ситуации – от самых негативных до самых радужных. «Все необходимое в больницах есть, а что писать об отходах – ничего интересного в этом нет, – заверили меня в Департаменте Госсанэпидемнадзора РФ. И посочувствовали: – Вы такая молодая, симпатичная... Вам бы о прекрасном писать, о поэзии, а вы...» А я о помойке.
В частной беседе с сотрудниками Госсанэпидемнадзора Москвы оказалось, что все как раз наоборот: «В больницах все плохо. Никто отходами не занимается, потому что у больниц нет денег. Инструкции есть, а условий для их выполнения нет».
И наконец, золотая середина. «Проблема есть, но мы ее решаем, и уже много сделано в Москве» – это уже Комитет здравоохранения Москвы.
Разобраться в этой проблеме мне помог заместитель генерального директора ГУП «Экотехпром», доктор технических наук, профессор Московского государственного университета инженерной экологии Адам Михайлович ГОНОПОЛЬСКИЙ.
Они живые и зловредные
ЕСЛИ дома кто-то заболел, к примеру, гриппом, все знают: за больным нельзя доедать, допивать, пользоваться его предметами личной гигиены – чтобы не заразиться. В больнице больных много, и после них образуется порядочное количество специфического «мусора» – от недоеденных бутербродов до использованных бинтов, шприцев, капельниц. И отходы эти живые. В них, особенно если это инфекционное отделение, всегда присутствуют возбудители опасных заболеваний, угрожая здоровью всех, кто с ними соприкоснется. Опасность усиливается еще и тем, что патогенные микроорганизмы «не сидят» на одном месте, то есть в самих отходах. Например, синегнойная палочка (возбудитель гангрены) размножается и захватывает территорию за считаные часы. Кроме того, общая система вентиляции позволяет зловредным микробам практически беспрепятственно «путешествовать» по палатам. В результате пришел человек в больницу с одним заболеванием, а, полечившись, приобрел целый букет других болезней. Риск распространения внутрибольничных инфекций есть всегда, и все врачи об этом знают. Поэтому в каждом лечебном учреждении для обезвреживания опасных отходов те или иные действия предпринимаются. Вопрос в том, насколько они эффективны. Ситуация в большинстве больниц примерно схожая. Отходы собираются и замачиваются в дезсредстве (обычно это хлорсодержащий раствор). Считается, что таким образом они обеззараживаются. После этого их, как бытовой мусор, можно выбрасывать, если это не патологоанатомические отходы, или отправлять на обычный мусоросжигательный завод. И все.
В огне не горят, в хлоре не дохнут
А ТЕПЕРЬ взглянем на проблему с другой стороны. Хитрые микроорганизмы научились приспосабливаться к воздействию ядовитых веществ: они уже и к фурацилину, и к хлорамину привыкли – и не дохнут почему-то. Эта же патогенная микрофлора очень устойчива к высоким температурам – выживает даже при 350-400 градусах. И представьте себе аппарат для переливания крови – металл, керамика, стекло, а внутри – инфицированная жидкость. Но ведь эти материалы имеют термическое сопротивление. При стерилизации перепад температур на их поверхности достигает 300-400 градусов. То есть если снаружи 500, то внутри всего 100 градусов – температура, при которой опасные для человека микроорганизмы не погибают. Мало того, оказалось, что при сжигании медицинских отходов на обычных мусоросжигательных заводах эти микроорганизмы через фильтры на частицах золы выбираются на волю, в окружающую среду. Поэтому для уничтожения медицинских отходов нужны специальные установки с более жестким температурным и химическим воздействием, чем в автоклавах мусоросжигательных заводов. В больницах это могут быть специальные котельные или печи для сжигания отходов, а на заводах – целые промышленные установки большой мощности. Словом, отходы очень даже жизнестойки. В отличие от заводов.
Заводы не заводятся
Мусоросжигательные заводы – один из самых экологически безопасных способов избавления от опасных отбросов.
СПЕЦИАЛИЗИРОВАННЫЕ установки есть на санитарно-ветеринарном заводе «Эколог» под Люберцами и в московской городской инфекционной клинической больнице N 1. Однако этот завод – единственный на всю Москву и область, его сил едва хватает, чтобы уничтожать три тысячи тонн медицинских отходов в год, а надо – сто тысяч. Для увеличения мощностей нужно расширять санитарную зону вокруг завода, но расширять некуда – уже вплотную подступают многоэтажные дома, продается земля под строительство, и местные жители требуют убрать вредные предприятия (помимо «Эколога» там еще и 4-й мусоросжигательный завод).
Печка, построенная в инфекционной клинической больнице N 1, работала недолго. Ее выключили, так как не было денег на эксплуатацию. Она простояла без дела два года. Сейчас начали подбирать персонал, чтобы вновь запустить установку, но возникла другая проблема – для работы печи нужен специальный шлак, которого нет на большинстве современных металлургических заводов (ищут уже на Урале).
Установки в первой инфекционной и на «Экологе» не единственные в своем роде. Были разработаны и другие, но все они оказались нежизнеспособны. Например, печку в московской городской инфекционной больнице N 2 (а там лечатся больные СПИДом) уже много лет пытается достроить Академия коммунального хозяйства. Но пока печка строилась, в двадцати метрах от нее возник новый корпус, и теперь ее нельзя запускать, потому что расстояние санитарной защитной зоны не выдержано. Печь, которую построил ВНИИЭТО, до сих пор стоит на его территории.
В зоне особого внимания
В ОТЛИЧИЕ от больницы общего профиля для инфекционной нужны отдельные технологии обращения с отходами, ведь там – вирусные гепатиты, дифтерия, лихорадка, чума, холера. Даже уличный смет с территории такой больницы вывозить нельзя – он должен быть уничтожен там же. В частности, для решения проблемы внутрибольничных инфекций применяется особая планировка помещений: больница должна быть построена так, чтобы «чистые» и «грязные» (в смысле отходов, инфекции) пути и зоны не пересекались.
«Я был в госпитале Челси, который открыла королева Англии, – рассказывает Адам Михайлович. – Там для сбора и утилизации отходов оборудованы отдельные коридоры и лифты. Причем персонал, работающий в «грязной» зоне, не имеет права заходить в «чистую». Привезла медсестра тележку с мусором в специальную комнату, оттуда ее заберет уже другой человек, который выйдет через другую дверь и отправит мусор по специальным лифтам в хранилище, а затем на мусоросжигательный завод». По такому же принципу непересекающихся «грязных» и «чистых» зон организовано боксовое отделение в первой инфекционной больнице. Туда попадают с самыми опасными заболеваниями.
«В мае у нас был больной с южноафриканской лихорадкой, редкой, особо опасной инфекцией, – рассказывает старшая медсестра боксового отделения Любовь Николаевна АБАЛИХИНА. – В Москве такой болезни нет, человек заразился за границей от укуса клеща. Здесь его начало лихорадить. Все, до чего дотронется такой больной, становится опасным для людей. Риск распространения инфекции среди населения и даже эпидемии большой, поэтому такого пациента нужно было изолировать до полного излечения, и его направили к нам. Сейчас у нас только один пациент – мальчик с дифтерией».
В боксовом отделении все продумано и предусмотрено для того, чтобы не выпустить инфекцию наружу. При входе – толстая железная герметичная дверь, как говорят, от подводной лодки. Каждый бокс (палата) имеет два выхода: один – в больничный коридор и другой – на улицу, через который выносят отходы, предварительно обеззараженные и упакованные в пластиковые водонепроницаемые пакеты. Вентиляция тоже особая, принудительная – приток воздуха из коридора в боксы сильнее, чем из боксов. Все это позволяет лечить людей с различными инфекциями на одном этаже. Отработанные шприцы, иглы, капельницы, системы переливания крови и т. д. после дезинфекции попадают в особую комнату, где сортируются и укладываются в картонные коробки, сдаются на склад, а потом вывозятся спецавтохозяйством. В перспективе – работа собственной печи, когда все опасные отходы будут уничтожаться в зоне больницы. Инфекционная клиническая больница N 1 в Москве, можно сказать, образцово-показательная – врачам зарплату не задерживают, выделяют деньги на ремонт, – поскольку она находится в подчинении Комитета здравоохранения Москвы. Так дело обстоит далеко не везде. Специальные пластиковые пакеты для медицинских отходов стоят дорого. В лучшем случае покупают обычные мешки для мусора, а иногда и на них нет денег. Да, больнице выделяются средства для санитарной очистки. Но дело в том, что главный врач в соответствии с приказом Минздрава имеет полную власть над всем бюджетом больницы. Если не хватает денег на лекарства или питание больных (т. е. на то, за что он отвечает головой как врач), то о том, во что заворачивать и куда девать отходы, он будет думать в последнюю очередь.
Неприбыльный бизнес?
ВО ВСЕМ мире уже давно убедились: добывать металл или пластмассу из отходов выгоднее, чем организовывать их производство. Бизнес по переработке отходов так же привлекателен, как игровой или строительный, а обороты фирм исчисляются сотнями миллионов долларов и евро.
Возникает соблазн поступать так же с медицинскими отходами, например переплавлять отработанные шприцы и капельницы. Время от времени появляются фирмы, предлагающие соответствующие технологии, но так ли они безопасны? Адам Гонопольский предупреждает, что переработка медицинских отходов – это большая опасность. В Иркутске придумали способ переработки шприцев. Но пластик плавится примерно при температуре 200-250 градусов, а микроб бутулизма при 600 (!) градусах еще жив. Точно так же и использованные иглы при маленьком диаметре и большой длине просто невозможно вымыть так, чтобы они стали полностью безопасными. Поэтому все это – шприцы, иглы, капельницы и т. д. – нужно только уничтожать.
И во всем мире делается именно так. Никакого дохода здесь быть не может, потому что, не дай бог, если хотя бы один из тысячи зараженных шприцев станет использоваться повторно, экономические последствия этого будут столь велики, что никакой доход от добычи пластика, стали или стекла их не покроет. Потому что это человеческие жизни.
При этом затраты на уничтожение медицинских отходов из-за высоких требований к санитарно-эпидемиологической безопасности достаточно высоки, намного выше, чем на уничтожение твердых бытовых отходов. Строительство и эксплуатация современных мусоросжигательных заводов очень дороги. Газоочистка – это половина стоимости завода. «Пока не будет достаточного финансирования, пока бюджетная строка не будет посвящена этой проблеме, воз не сдвинется», – говорят чиновники. Но, скорее всего, сдвинуть его будет нелегко, даже когда строка будет посвящена. Денег, сколько их ни дай, всегда будет мало. Государственные предприятия тем и живут, что периодически выбивают деньги из правительства под какой-нибудь проект, который, кстати, может так и остаться только проектом.
А пока решаются «вопросы», медицинские отходы уходят на обычный мусоросжигательный завод, на полигоны для захоронения. Отходы хирургических отделений (например, ампутированные части тела) иногда просто закапываются, что недопустимо. Они почти всегда обсеменены патогенной микрофлорой. Как ни запаковывай их в пластик, сто лет пройдет, и все это вылезет наружу. Микроорганизмы в хорошей среде могут жить и дольше. Пример тому – мумии фараонов, пролежавшие тысячелетия. Когда их развязали, оказалось, что там еще есть какая-то микрофлора. Но, когда другого ничего нет, приходится выбирать меньшее из двух зол – или ничего не делать, или делать хоть что-то.
Вынося «сор из избы»...
...к распространению опасных отходов прикладываем руку и мы сами. В каждом доме есть аптечка со всем необходимым для первой помощи – болеутоляющее, жаропонижающее и т. д. Некоторые запасаются лекарствами от всех мыслимых напастей. Но таблетки не конфеты – сразу много не съешь. А когда срок годности препаратов проходит, все начинает раскручиваться по обычной схеме: мусоропровод – мусоросборники – полигон или свалка. Отсортировать токсичные отходы из общей кучи мусора невозможно. Селективный сбор, распространенный в европейских странах (вы не бросаете в одну кучу алюминиевые банки, стеклянные и пластиковые бутылки, бумагу, использованные батарейки, просроченные лекарства, пищевые отходы, а раскладываете все по отдельным мешкам), неприменим в зонах плотной многоэтажной застройки. Попробуйте какую-нибудь бабушку заставить с двадцать второго этажа нести четыре пакетика с мусором, особенно если есть мусоропровод. И вряд ли найдется хозяйка, которая поставит на обычной маленькой кухне несколько пакетов с мусором вместо одного.
А ведь есть еще аптеки, фармацевтические компании, которым тоже нужно избавляться от негодного товара. Госсанэпиднадзор запрещает захоронение лекарственных препаратов на полигонах. Да у нас и нет специальных полигонов для захоронения или хотя бы временного размещения токсичных отходов производства. Сжигать их? Но при сжигании химических веществ образуются еще более ядовитые соединения. Фильтры существующих мусоросжигательных заводов многие из них не улавливают. Впрочем, у нас же всегда было химическое производство, значит, и отходы его как-то уничтожаются. Так, может, стоит прихватить туда и ненужные лекарства?
Дышите глубже
МЕДИЦИНСКИЕ отходы по сравнению с бытовыми кажутся ничтожной проблемой – это же не мусор, который валяется под ногами (хотя и такое случается) и который надо убирать.
В Москве образуется три миллиона тонн твердых бытовых отходов в год, из них только сто тысяч – медицинские. Но опасность даже от самой малой доли такого мусора исходит немалая. Например, для заражения вирусом гепатита достаточно капли крови диаметром в одну десятитысячную миллиметра. При разложении медицинские отходы становятся источниками опаснейших инфекционных заболеваний, которые в наших условиях средней полосы трудно даже вообразить, – всевозможные виды лихорадки, гепатита, малярии, холеры и т. д. Когда мусор захоронен, тем более «живой» мусор, как в случае с медицинскими отходами, начинаются процессы гниения. При этом выделяются метан и углекислый газ.
А когда свалка горит, то диоксинов (высокотоксичных веществ) выделяется в пять тысяч раз больше, чем из трубы завода. Мусоросжигательные заводы – один из самых экологически безопасных способов избавления от опасных отбросов. По уверениям заместителя генерального директора ГУП «Экотехпром» (организации, которая отвечает за санитарную очистку города от твердых бытовых отходов), заводов, где не соблюдаются санитарные нормы, не существует. А по словам директора завода «Эколог», очистные сооружения на их предприятии таковы, что ядовитый дым, прошедший через мощные фильтры газоочистки, становится «чище воздуха, которым мы дышим». В этом я, честно говоря, усомнилась. Неужели чище, чем в сосновом бору? Почему же тогда ближайшее жилье – в пяти километрах от завода?
Мечта
НУ ХОРОШО. В конце концов, нельзя же решить такую сложную проблему в одночасье. Но вот когда-нибудь... Я представила себе сверкающие чистотой больничные коридоры. Персонал в униформе везет на тележках мусор в печь для сжигания. Специальные мусоровозы вывозят больничные отходы на мусоросжигательные заводы, где нет людей, а между высоких белых корпусов передвигаются роботы. За перемещениями опасного груза наблюдает особая диспетчерская служба. В пылающем огне корчатся и погибают зловредные микробы, бактерии и вирусы... Да, кажется, увлеклась. Сознание вновь возвращает меня к нашей свалке, где гниют и дохлые коты, и пищевые отбросы, и использованные одноразовые шприцы.
Чиновникам легче было бы переложить проблемы на врачей: мол, за медицинский мусор должны отвечать те, кто его производит, – сами медицинские учреждения. Но это было бы неправильно. Врачи должны лечить, а не думать о том, как навести порядок на помойке.
Юлия Борта
